Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913 - Страница 139

139

Аббат. Хаггарт, это тебя я спрашиваю. Кто принес тело Филиппа?

Хаггарт. Я. Это я принес его и посадил у двери, головой к двери, лицом к морю. Это было трудно, так как он все падал. Но это сделал я.

Аббат. Зачем ты сделал так?

Хаггарт. Не знаю, наверное. Я слыхал, что у Филиппа есть мать, старуха и я подумал, что так будет приятнее им обоим — и ему и матери.

Аббат (сдержанно). Ты смеешься над нами?

Хаггарт. Нет. Почему ты думаешь, что я смеюсь? Мне совсем не смешно, как и вам. Это он, Филипп, сделал кораблик?

Никто не отвечает. Мариетт говорит, вставая и через стол наклоняясь к Хаггарту:

— Ты не сказал ли так, Хаггарт: мой бедный мальчик! Я убил тебя, потому что должен был убить, а теперь я отнесу тебя к матери, мой милый мальчик.

— Это очень печальные слова. Кто подсказал их тебе, Мариетт? — удивленно спрашивает Хаггарт.

— Я слышала их. И не сказал ли ты дальше: мать, вот я принес тебе твоего сына и у твоей двери посадил его: возьми твоего мальчика, мать.

Хаггарт молчит.

— Не знаю, — с горечью гудит аббат: — не знаю, у нас никто не убивает, и мы не знаем, как это делается. Может быть, так и надо: убить и убитого принести к порогу матери… Ты что смотришь на меня, рожа?

Хорре (грубо). И — по-моему — его надо было бросить в море. Ваш Хаггарт с ума сошел, я давно говорю это.

Вдруг старый Десфосо кричит при гуле одобрения остальных:

— Ты молчи! Его мы отправим в город, а тебя сами повесим, как кошку, хоть ты и не убивал.

— Тише, старик, тише! — останавливает аббат, пока Хорре с молчаливым презрением смотрит поверх голов. — Хаггарт, я спрашиваю тебя: за что ты отнял жизнь у Филиппа? Она была ему нужна, как тебе твоя.

Хаггарт. Он был женихом Мариетт — и…

Аббат. Ну?

Хаггарт. И… Не хочу говорить. Зачем вы раньше не спросили, пока он был жив? Теперь я убил его.

— Но… — говорит аббат и в тяжелом голосе его звучит мольба: — может быть, ты уже раскаиваешься, Хаггарт? Ты славный человек, Гарт, я тебя знаю, ты трезвый не можешь обидеть и мухи. Может быть, ты хлебнул лишнего, это бывает с молодыми людьми, и Филипп что-нибудь сказал тебе, а ты…

— Нет.

— Нет? Ну, нет, так нет — верно, дети? А может быть, на тебя что-нибудь нашло, ведь это тоже бывает с людьми: вдруг найдет на человека красный туман, завоет в сердце зверь и… Тут достаточно и слова, чтобы…

— Нет, Филипп ничего мне не говорил. Он проходил по дороге, когда я выскочил из-за большого камня и всадил нож ему в горло. Он не успел даже испугаться. Но если хотите… — Хаггарт нерешительно обводит глазами рыбаков, — мне немного жаль его. То есть, так, совсем немного. Это он делал игрушку?

Аббат угрюмо опускает голову. И снова кричит Десфосо при одобрительных кивках остальных.

— Нет! Ты спроси его, аббат, что делал он у церкви. Дан видел их в окно. Не скажешь ли ты, что с твоим проклятым матросом не был у церкви. Что ты там делал, говори?

Хаггарт пристально смотрит на вопрошающего и медленно говорит:

— Я разговаривал с дьяволом.

Сдержанный гул. Аббат вскакивает с места и гневно ревет:

— Так пусть же он сядет на твою шею. Эй, Пьер, Жюль, свяжите его покрепче до утра. И того, этого, что с ним! А. утром — утром отведите его в город к судьям. Я не знаю их проклятых городских законов, — в отчаянии кричит аббат, — но тебя там повесят, Хаггарт! Ты будешь болтаться на веревке, Хаггарт!

Хорре отталкивает грубо молодого рыбака, подошедшего к нему с веревкой, и тихо говорит Десфосо:

— Важное дело, старичок. Отойди-ка на минутку — не нужно, чтобы он слыхал, — кивает на Хаггарта.

— Я тебе не верю.

— И не надо. Это я так, Нони, дельце тут одно есть. Пойдем, пойдем, да не бойся — ножа у меня нет!

Отходят в сторону и шепчутся. Хаггарт молча ждет, чтобы его связали, но никто не подходит. И все вздрагивают, когда вдруг громко начинает Мариетт:

— Ты, может быть, думаешь, что все это справедливо, отец? А почему же ты не спросишь меня: ведь я его жена. Ты не веришь, что я его жена? Тогда я принесу маленького Нони. Вы хотите, чтобы я принесла маленького Нони? Он спит, но я разбужу его. Раз в жизни он может проснуться среди ночи, чтобы сказать, что вот этот, которого вы хотите повесить в городе, его отец?

— Не надо, — говорит Хаггарт.

— Хорошо, — покорно отвечает Мариетт. — Он приказывает, и я должна подчиниться — ведь он мой муж. Пусть спит маленький Нони. Но я-то ведь не сплю, я-то ведь здесь. Отчего же вы не спросите меня: Мариетт, как могло случиться, чтобы твой муж, Хаггарт, убил Филиппа?

Молчание. Решает вернувшийся, чем-то взволнованный, Десфосо:

— Пусть скажет. Она его жена.

— Ты не поверишь, Десфосо, — говорит Мариетт с нежной и печальной улыбкой, обращаясь к старому рыбаку, — ты не поверишь, Десфосо, какие мы, женщины, странные и смешные существа!

Обращаясь ко всем с тою же улыбкой:

— Вы не поверите, какие у нас женщин, бывают странные желания, такие хитрые, маленькие злые мысли. Ведь это я уговорила мужа убить Филиппа! Да, да — он не хотел, но я уговорила его, я так плакала и грозила, что он согласился. Ведь мужчины всегда соглашаются — не правда ли, Десфосо?

Хаггарт, сдвинув брови, в крайнем недоумении смотрит на жену. Та продолжает, не глядя на него все с тою же улыбкой:

— Вы спросите: зачем же мне нужна была смерть Филиппа? Да, да — вы спросите, это я знаю. Ведь он никогда не делал мне зла, этот бедный Филипп, не правда ли? Ну, так я вам скажу: он был мой жених. Я не знаю, поймете ли вы меня. Ты, старый Десфосо — ты не станешь убивать девушку, которую ты поцеловал однажды? Конечно, нет. Но мы, женщины, такие странные существа — вы даже не можете представить, какие мы странные, темные, смешные существа. Филипп был мой жених и целовал меня…

139